Гумпросвет: о главных омских мифах, JVCR и культурной революции

Мы продолжаем рубрику «Гумпросвет», в которой беседуем с омскими учёными-гуманитариями не только об их исследованиях, но и о том, почему они вообще стали заниматься наукой. В октябре мы рассказывали про Илью Дороненко, магистранта исторического факультета ОмГУ им. Ф.М. Достоевского, представителя клуба исторической реконструкции «Pax Romana — Омск», который занимается популяризацией римской истории в нашем городе. На этот раз мы поговорили с культурологом, старшим научным сотрудником Музея имени М.А. Врубеля, хранителем фонда скульптуры Евгением Груздовым. 

Ранее у нас уже выходили материалы, в которых мы беседовали с Евгением о рефлексивном патриотизме и «Словаре омской мифологии».

Время прочтения ≈ 15 минут

 

Евгений Груздов

 

Евгений, расскажите, как вы пришли к тому, чем занимаетесь сейчас. Мы говорили о мифах и омской мифологии, но то, чем вы занимаетесь сейчас, не  тождественно этому, и я думаю, что этот путь важно описать.

— Последние почти 15 лет я музейщик. До этого я был преподавателем кафедры культурологии, а приехал в Омск в качестве студента. Если бы я приехал из Омской области, вопросов бы не было: омич или не омич. Но я приехал из Северного Казахстана, и это принципиально важно понимать. Омск своим геополитическим положением ориентирован на тот регион, который сейчас юридически перевели в другое государство, а тогда это было одно государство.

«Приехал сюда. Так получилось, что я с самого начала попал к тем людям, которым было дело до Омска. Они меня начали погружать в эту атмосферу. Я тогда не знал, во что это всё выльется»

Тут еще важный момент: живя в Северном Казахстане, я оказался в особой среде. Освоение Средней Азии шло через Омск, и одним из самых важных способов в начале XIX века было создание казачьих станиц: Астана, Алма-Ата. Будущие столицы государства — бывшие казачьи станицы. А я родился в казачьей станице Арыкбалык, которая была в центре большого куска. Когда я спросил историю, почему все по отдельности, а здесь, на этом куске, было целых 5 станиц, мне сказали: «Здесь просто место красивое». И действительно: оно как Боровое, только Боровое осталось у кочевников, а некоторые места казаки заселяли. И прожив на той территории, я понимал, что живу в каком-то особом мире. Там была некая субкультура, когда кто-то кого-то не любит, где-то дерутся, у кого-то невест берут, была какая-то специализация по производству. Я во всём этом варился. Причём так получилось, что родился я в центре, а бабушка моя жила на юге. И мотаясь по этим территориям, я всё это впитал. Интерес к тому, что ты живешь в месте, где люди по-особенному себя ведут, может быть, тоже повлиял.

 

Открытие выставки «Смело товарищи Левой» в Городском музее «Искусство Омска», 2017 год

 

Принципиально важным оказалось, что я попал музей «Искусство Омска», который заточен на то, чтобы Омск чувствовать, Омск понимать, Омск адекватно репрезентировать самим же горожанам. Это музей для внутреннего пользования. Мы любим встречать гостей, но в принципе главная его миссия заточена на горожан. Там мне повезло пересечься с моей «музейной мамой» Галиной Юрьевной Мысливцевой, это был уникальный человек, сейчас её уже нет. Она сумела увидеть тот накопленный багаж, как-то его оценить. Мы начали вместе работать, что-то стало получаться, какие-то вещи стали выпадать в осадок.

 

«Главный продукт для музейщика — выставка. И уже тогда мы начали их делать. Какие-то выставки были придуманы, но не реализованы. Например, мы хотели сделать картографическую выставку, не получилось, но зато мы свозили в Новосибирск другой проект, который вырос из этой идеи — ”Глобус Омска”»

 

Какие-то такие вещи копились, и к 2005-му году меня стали приглашать для работы не только в музее, но и на стороне. И тогда галерея «Лошадь Пржевальского» пригласила меня для организации 3-го молодежного конкурса «Новая кровь». Это было целенаправленно посвящено мифологии. И когда стали думать, как донести, что такое «миф», стало понятно, что многие не до конца понимают, что такое городская мифология. В качестве инструмента для этого конкурса был придуман Словарь. Он мог и не случиться, но повезло.

Этот конкурс должен был помочь создать омский сувенир. Об этом много кто думал, все хотели этот ящик открыть, но так и не открыли. Тогда это было очень актуально. 

 

Насколько я знаю, вы не культуролог в чистом виде, у вас исторический бэкграунд, верно?

— Это об истории культурологического образования в Омске. Когда вы заканчиваете вуз, у вас есть специальность и специализация. На истфаке тоже. Был момент, когда там была и специализация по культурологии, вот я по ней и специализировался. Но базовое образование — историк. 

Доклад на второй омской философской экспедиции «Постижения», 2008 год

 

Когда мы открыли специальность «культурология», наши коллеги-историки сказали: «У вас есть свои студенты, свои дипломники», – и отобрали у нас специализацию. За время, пока она была, выпустились три человека. Я был первый. А потом мы уже стали плодить блестящих культурологов. 

 

А в каком году вы закончили университет?

— В 1998-м. Я очень долго учился. Сначала на химфаке, но потом театр «Поиск» поменял мою «ориентацию» с естиста на гуманитария.

В 2005-м году появляется идея думать над омскими сувенирами, а через какой-то период времени – «Словарь омской мифологии». Как эта работа формировалась?

— Можно сказать, что эта идея была сразу. Я люблю энциклопедии и словари. С детства было к этому пристрастие. К тому времени у меня уже были какие-то попытки в подобной риторике работать. Когда встал этот вопрос, было ясно, что этот материал лучше всего сделать в словарном виде.

Намного позже стало понятно, что это не наше изобретение. Городской текст очень многими укладывается в словарную форму. Сложно написать городской текст не синхронически, многие авторы выходят на словарь. Но самая первая такая форма была реализована ещё в 70-е годы в Одессе. Понятно, что Одесса — город с очень развитой городской мифологией, которая даже вышла за пределы города и стала мифологией чуть ли не мировой.

Давайте поговорим немного подробнее о том, как проходила работа над словарем.

— Надо отдать должное коллегам. В 2003 году я был на повышении квалификации по культурологии, и москвовед, специалист по московской усадьбе Фролов, говоря про краеведение, выделил Омск. Говорит, вот, есть города, которые способны создать краеведческий словарь. У нас в середине 90-х годов был издан сотрудниками краеведческого музея «Краеведческий словарь».

А в плане работы, надо было всё очень быстро сделать. Мы опрашивали всех своих знакомых, проводили интервью. Тут очень грамотно нужно было задавать вопросы, чтобы человек понимал, что от него требуется.

Главное — метод самоописания. Мы всё пропускали через себя. Думали, миф или не миф. Понятно, что базовая методология — структурализм. Сначала был написан словарь, потом читал «Мифологию» Барта. Там всё хорошо описывается. Эта книга про культуру Франции 60-х годов, но она прекрасно читается сейчас, многие вещи понятны. 

 

«Мы для себя выработали очень простой критерий — отношение к факту, которое тоже становится фактом. Например, был Колчак. Если ты к этому факту относишься как к тому, что имеет особое значение, начинаешь раскручивать фигуру, как фигуру выдающегося деятеля, так Омск возвышается, возникает мифология. При этом, у всего этого есть основание» 

 

Когда мы в обычной жизни говорим про миф, это часто неправда. А в контексте словаря омской мифологии?

— Это особый культурологический поворот: основы мифологии, что древней, что современной — одни и те же. Те мифы, которые мы знаем о Геракле и Прометее, возникали по тем же самым схемам. Есть мир. Он просто есть. Но если ты начинаешь к чему-то относиться особо, за этим возникает миф. А во-вторых, у любого мифа есть задача — упорядочить тот мир, в котором человек живёт. Надо дать человеку место, оно должно быть удобным. Где-то есть «плохо», где-то — «хорошо». Будь то развитая классическая мифология, или какая-то более хаотичная, неразвитая до эпоса, в принципе, это всё об одном и том же: как из хаоса появляется порядок, и как этот порядок устроен.

Если говорить по Барту, а именно про отношение к факту, которое становится фактом, то у него это всё выстраивается немного по-другому. Это называется «семантическое удвоение». В этом смысле получается, что механизм простой — если оно возникает, то либо появляется ещё один знак, какая-то продукция, которая говорит, что помимо факта ещё есть особое отношение. Например, всякий памятник — свидетельство того, что за этим стоит какой-то миф. Либо это такие вещи, когда, например, восстанавливают Тарские ворота — это тоже связано с тем, что может появиться реальная вещь, чтобы показать значимость, особое отношение. В данной ситуации к истории Омска.

Евгений, а можно ли выстроить какую-то градацию мифов?

— Одна из задач — попытаться это сделать. Был у меня опыт, когда студентка политеха — дизайнер — для того, чтобы сделать дипломную работу, искала уникальный текст. Взяла наш, стала работать. Мы постарались маркировать статьи некими значками, которые бы объясняли, про что это.

 

«Есть мифы, которые говорят о времени. Применительно к Омску — это Крепость, попытка найти золото, миф о “Золотом веке” (для кого-то это строительство Транссиба)»

 

Другие — о пространстве. Все мифы про столицы — это мифы про пространство. Это про желание сказать, что здесь всё правильно, мы в центре мира, а чем дальше, тем хаотичнее. Все столичные мифы про это. Если брать Омск — это Центр и Окраина. Или те места, где непорядок: для нас это 1-я линия (улица Куйбышева). Там психушка. В любом регионе есть подобный миф. Это место особым образом маркируется, уходит в фольклор. Как правило, подобным обладает такой локус, где есть толкучка. Хитрый рынок, Птичий рынок — там тоже нарушается порядок. Условно: есть законная торговля, со всеми налогами, а есть и другая торговля, где ты можешь что угодно продать и что угодно купить. Это место, где закон перестаёт действовать. И там могут случаться «чудеса».

И, конечно, есть мифы про культурного героя. В любой мифологии он есть. Мир не может быть идеальным: нужно что-то хтоническое, как мышка в «Курочке Рябе». И мифы, где есть порядок, и его кто-то испортил, тоже важны. В Омске это Бухгольц, Рождественский («Город-сад»). 

 

«Есть ещё одна важная составляющая нашей омской специфики — чиновничий, консервативный, тихий, закрытый город. Эта фигура одновременно делает и хорошо, и плохо»

 

Культурный герой и трикстер — это не положительный и отрицательный герой. Только один с пафосом, а один с шутками. И в этом плане наша омская специфика — мифы об омском поэте. Есть власть, чиновник, который знает, как людям лучше жить, а есть нормальные люди, которые себя периодически выдвигают в поэты и правду-матку режут. Это Мартынов, Кутилов и Летов.

А вот Летов: вам не кажется, что в последнее время как-то ещё популярнее стал?

— Когда Летов умер, мы понимали, что начнётся что-то интересное: как будет реагировать власть, как народ. Это неизбежность, которая теперь навсегда с нами.

А какой у вас любимый миф?

— Мне нравится, как мы, с одной стороны, не нарушаем логику культуры, но при этом проявляем свою уникальность. Столицы могут быть разные: можно быть столицей чего угодно. Интересны именно вещи, когда проявляется какая-то омская специфика. 

Лекция Евгения на Городском пикнике, 2013 год

 

Например, метро — наше всё. Такое чувство, что это сделано не потому что Омску нужно метро, а потому что Омску нужен миф, который не откопаешь, не закопаешь. Метро нет, а отношение к факту есть.

Для многих мем и миф — это что-то очень похожее. Есть ли какая-то разница?

— Безусловно, в мемах есть мифологический потенциал. По сути, такие микромифы формируют постмодернистскую культуру. В технологии это срабатывает, а потом оно может уйти. Если что-то ухватывается базово, структурно, то оно остается. Люди начинают превращать это в артефакты. Когда стал появляться косплей, арт, куклы и игрушки (их стали делать не молодежные рукодельники, а бабушки), то стало понятно, что Омская птица, как визуальный облик её, «отпочковалась» от всей этой риторики и превратилась в базовую единицу массовой культуры.

 

«Очень часто речь идёт о том, что мы информацию воспринимаем бинарно, через оппозицию. Мемы как раз эти оппозиции и формируют, оформляют в образы. Какая оппозиция Омская птица — я буду думать об этом»

 

Кроме того, в Омске с птицами у нас есть Птичья гавань — заповедник в городе-промышленном гиганте. И как это всё структурировать — я думал, у меня получится, но пока не получилось.

Такое часто бывает. Например, когда мы в первый раз писали словарь, мы не смогли поднять такой миф, как казачество. Тогда они были совсем активными фриками, сейчас это ушло. За учхозом есть знак «Первой сельскохозяйственной станции», и по сути миф казачества — это о том, что для дореволюционного Омска, особенно совсем ранних годов (до того, как Омск перестал быть крепостью), казачество — самое культурное и прогрессивное сословие. А сейчас это непонятно про что, непонятно зачем. Вот эти артефакты, которые отсылают к тому, что у нас особое отношение к чему-либо.

Роман «Белая одежда». Действия романа происходит в каком-то странном городке, замкнутом, маленьком. Это послевоенное время, гонения на генетиков. И там главный герой пытается разобраться, его посвящают в генетики, и оказывается, что где-то есть нормальные учёные, которые где-то в оврагах высаживают картошку. Передаются какие-то семена, детектив, короче. Там не называется город, но вообще это все происходит в Омске, когда во время войны сюда была эвакуирована сельхозакадемия. И как раз это про то, что берёшь один факт, второй, третий, и оказывается, что это всё об одном и том же, и ты начинаешь понимать, что это всё неспроста. Стоит только поставить памятник по этому роману, не с конкретными именами, здесь сразу появляется вопрос, зачем это.

Повлиял Андрей Нефедов на формирование омских мемов?

— Конечно, повлиял. Мне тут скорее интересно Омское ТВ, оно тоже само по себе миф. Знаете вы эти факты или нет, я вам скажу, у вас возникнет к ним особое отношение или нет. На Интернациональной есть здание с табличкой, что там проходила первая трансляция в Омске, но смысл в том, что это была не первая трансляция, томские студенты устроили это раньше. В какой-то момент люди поняли, что за телевидением будущее. Началось все с радиолюбителей, они проявили инициативу, вышли на город. Это могло быть как в Томске на уровне студенчества, но произошло не так: городская и областная власть подумали, собрали директоров заводов и заказали им продукт — телецентр. Это был первый телецентр за пределами Москвы и Ленинграда. И когда комиссия приехала это проверять, они поняли, что у них в руках уже готовые технологии. Телевидение пошло на 10 лет раньше во многом благодаря омскому опыту. 

 

«В 80-е годы наш ГТРК Иртыш был один из самых передовых: многие ходы, которые стали штампами, отрабатывались именно на омском телевидении, а потом уже выходили, и их брали на вооружение другие»

 

И вот в 2012-м году появляется омское ТВ. И если всё это собрать, то по отдельности — это просто факты, но здесь цельное представление об Омском ТВ.

Есть же еще Реутов ТВ. Когда подобная популярность возникла, они старались бренд к себе притянуть.

Омск сейчас даже не то чтобы в тренде, а созидает какую-то современную культуру, даже в глобальном смысле. Вопрос: насколько это правда? Можно ли утверждать, что мы в тренде оказались?

— По сути, да. Если был бы какой-то градусник, который бы измерял температуру культуры и живость, пассионарность, некую такую культурную энергию. Была бы разница между тем, что было 10 лет назад и сейчас? Я думаю, да. Есть ощущение, что накопилась критическая масса: люди, которые могли что-то сделать, но не сделали, уехали, а остальные, кто потихоньку что-то делает — тут, и что-то случилось. Надолго ли и действительно ли это к чему-то приведет — я не знаю. 

 

«Многие наши беды не потому что у нас всё так плохо. Мы часто думаем, что может быть и лучше. Есть эта омская неизбытность. По большому счету, у нас базовое — ландшафт, и он тебя либо питает, либо нет»

 

Омск в этом плане бедный. Это степь. Степь — это стихия на самом деле. Там и замёрзнуть легко, это что-то безбрежное. И степь перестала быть нашей идентичностью. Но у нас есть реки, и у нас они есть особым образом. Если вы будете в Новосибирске и попытаетесь в черте города подойти к реке, у вас не получится. Омич имеет возможность общаться с рекой почти на всем протяжении. Да, у нас может быть не такая набережная, как в Тюмени. Но это наше великое богатство, и главное, что у нас есть в потенциале Омь, где можно инфраструктуру рекреационную развивать. Раньше река была очень живой, там были лодки, там люди занимались делом, привозили товары.

А является ли «омскость» жизнеспособным брендом?

— У меня небольшая выборка, но то, что я знаю: подобные комьюнити срабатывают только в больших городах, куда съезжаются, где нужна поддержка, где идёт поток, когда есть уже засланцы, есть на кого опереться, поностальгировать. И это может быть более буржуазно. А есть вариант, причем у него есть волны и этапы, это Петербург и омские художники. Они там живут коммунами, передают «эстафету» от одних к другим, кто-то возвращается, кто-то мигрирует. Я знаю только о бизнес-сообществе в Москве и творческом в Петербурге.

Почему Омск с такой неимоверной силой создает и транслирует свои мемы? 

— Мне кажется, вся эта рефлексия, когда и кем она была запущена — наверное, разными людьми. В то же время, есть институция, тот же музей «Искусство Омска». Не то чтобы все про него знают, но он вокруг себя создает это поле по поводу Омска. Представьте конкурс «Мой город», когда уже в течение четверти века детям дают задачи думать об Омске. Он это пережил, когда ему было лет 6-8, а зёрнышко то посажено, и потом проросло. Получается коммуникация, статьи… Не будь музея, «Словарь» бы не появился. 

 

«Когда-то мне нужно было отрефлексировать коллекции значков омских музеев. Я выяснил, что в Омске система музеев очень развитая. Если посчитать, относительно Сибири, вы увидите, что у нас много музеев. Мы их, может, не очень ценим, а в итоге что-то происходит, кто-то случайно оказался, и мозаика сложилась»

 

У нас сильно художественное сообщество, даже если не связываться с музеями. Наши культурные герои: Дамир Муратов, Дима Вирже. Они часто про Омск, за Омск, визуальные образы. У нас накоплены эти школы концептуального искусства, причем лёгкого. 

 

«JVCR — это наше. Это андеграундный Омск»

 

Я знаю нескольких людей, которые видят JVCR и не понимают, что это Омск. Или знают JVCR, но не догадываются, что это про Омск.

— А мы знали. Ренат, Левая нога, это же их бренд, который они создали. Мы прекрасно понимаем, о чём речь, какая интонация будет, и это здорово.

Что думают об Омске за его пределами?

— Приезжают, бывают, с командировками люди, и ты перед ними краснобайствуешь. Когда человек поживет тут подольше, он сталкивается с инфраструктурой, чиновничеством, и как это сравнивать — я не знаю. Мой опыт общения с людьми, они точно знают, что у Омска есть своё лицо.

Я приезжаю в другой город, я больше удивляюсь и ценю. Возвращаюсь в Омск — ну, Омск. А другие люди иначе видят. При всех недостатках омской городской скульптуры, она у нас есть, там есть, о чём думать. Может они не самые качественные, но в то же самое время речь города звучит, по ней можно многие смыслы уловить. Может каких-то вещей лучше бы не было, но как есть, так и есть, это речь нашего города.

Если кто-то будет помогать вылавливать какую-то информацию, перекладывать это на Омск, это любопытно. В марте на «Трамплине» появился материал «Омское озеро», это любопытно. Омские улицы, когда сибирские дивизии освобождали города, в честь них называли. 

 

«Новосибирск — это наше альтер-эго, наш соперник»

 

Омск, его географическое положение: какие положительные и отрицательные последствия?

— Со стороны искусства никаких негативных последствий нет, мы легко входим в контакт. Если говорить про отдаленность, для художников это не проблема. Реально существует сибирское художественное сообщество, которое себя целостно ощущает, обменивается опытом, выставками. Я за этим слежу, и точно знаю, что это есть и это работает. К нам приезжают большие выставки, только их сейчас делать негде. То, чего у нас не хватает, — большой площадки. В остальном для искусства проблем нет. Я имею в виду изобразительное.

Для театров, думаю, тоже проблем нет. Единственное, они не заточены на «здесь» и на «сейчас». Они больше «вечностями» и мировыми смыслами. Но любопытно, в 10-е годы театры повернулись к Омску. Казалось бы, чего не могло быть, случилось за эти 15 лет. Театр омский был сильный всегда, но не про Омск, а сейчас Омск стал темой, проблемой.

 

«За кино ещё будущее. Оно у нас потихоньку, но оно ещё принципиально ничего необратимого для нас не сказало»

 

В музыке я не очень силен, она есть. Для музыки всё равно, есть у нас Новосибирск и Нур-Султан или нет. Я думаю, для искусства проблем нет. Есть проблемы для экономики, но это не тема нашей дискуссии.

И последнее: нет ли у вас ощущения состоявшейся или приближающейся культурной революции?

— Продукта у нас ещё нет. Но ощущение, что мы какую-то черту депрессии перешли, «маятник качнуло в правильную сторону» — это есть. Как пример, что может быть продуктом: сейчас это политизировано, но изначально это было инициативой «снизу». Не будем тут причину со следствием менять. Берём Новосибирск: это монстрация и георгиевская лента.

«Люди продолжают уезжать. У нас трудно институциализироваться. Обилие наших музеев, художественных школ, на которые тратится власть. У нас есть культура. Но культурной новой инициативы, новой институции, которая могла бы появиться на частном капитале, нет, с этим проблема»

 

Автор материала — Алексей Ремыга